Бродить, бродить по ночным
пустынным улицам. Бродить в
одиночку, бродить вдвоем с
бутылкой. Гулять в компании со
скалящей зубы Луной. Прочь от
широких проспектов! Бежать шума и
гама ночных еретических
празднеств. Что празднуют они в
своих клубах, чье сретение
справляют… Ирод Сатана Антихрист.
Вот кто приходит к ним, вот чье
сретение они празднуют!
Простите, но я не с вами. Я -
сторонник иных, невинных радостей.
Не для меня блеск и огни ваших
Вавилонов, не для меня крики ваших
Колизеев, да пожрет их огнь
неугасающий, да покроет их персть
земная и забвение.
Не выношу смрадного дыхания толпы,
не терплю шума, гама, не люблю
бессмысленной толчеи, где человека
- нет, хоть с фонарем его ищи, как
Диоген, а есть только чудище о
тысяче ног, о пятистах головах.
Чудище, которое жрет, пьет,
дергается в варварском танце.
Нет, меня радует совсем иное.
Медленное движение, плавное
скольжение в тени ночных бульваров.
Бутылочные горлышки старых
переулков, где двоим зачастую не
разойтись-разминуться. Тень
скрывает язвы старого города.
Грязь, обветшавшие дома,
подозрительные, преступные
личности… Покрытое тенью, все это
теряет свои отличительные
признаки, ненадолго, до утра, но
теряет свойства мерзости и гадости,
прикрываемое последним ночным
милосердием забвения. Все это
скрывается от глаз суетных и
беспечных, но мои глаза, увы, и в
кромешном мраке сохраняют дневную
зоркость.
Ночной проспект. Кажется, все
вымерло, нет вокруг никого на
тысячи дней, тысячи ночей пути.
Только молчаливые, ко всему
безучастные дома, только
безгрешные деревья, чья радость
бесконечна, только неподвижные
столбы и фонари, равно льющие свой
свет на грешника и праведника, на
зверя и ангела…
Но нет, у гранитной стены
притулилась она, мерзейшая жрица
мерзейшего порока, блудница
Вавилонская. Размалеванное лицо
смотрится маской под лучами
безжизненного электрического
света, обманом вырванного у
природы. Щеки впали, она пытается
улыбнуться, взгляду моему
открывается металлический зуб,
рядом - черная дыра. Не иначе,
холодно ей в такой час, дрожат
посинелые коленки, не прикрытые
костлявой юбкой.
Что же ты молчишь, что же не
начинаешь свой гнусный торг?
Предчувствуешь ли ты приближение
кары за все твои бесчисленные
прегрешения? Предчувствуешь ли ты
приближение кары, орудием которой
я являюсь?
Не заграждены очеса мои, не связана
ни десница моя, ни шуйца. Повсюду
вижу я порок, и поражаю я его своей
рукою там, где вижу. Благодарю Тебя,
Господин мой, за это, благодарю за
силу, которой Ты меня наделил.
Благодарю и обещаю служить Тебе
неустанно, денно и нощно.
А ты… Ты уже дрожишь, презренная
тварь! Ты сама знаешь, кто ты есть
перед лицом Господа твоего.
Мерзость ты еси, и нет тебе места на
этой земле!
Она падает на колени, все она
понимает, она готова каяться, она
лепечет жалкие слова… Но поздно
каяться. Час гнева, час мщения
настал. Руки мои - верное орудие
Твое, Господи… Руки мои сдавливают
ее горло, мнут, давят, оставляя,
однако, ей возможность дышать,
потом поднимают ее с колен,
приподнимают над землей… Нет
места на земле. Да, не сквернить
тебе эту землю более своими
отравленными следами. Вот она,
оконная решетка, совсем рядом. И -
выступы, кольца, крючья. Я зацепляю
ворот ее одежды за решетку,
поднимаю ослабевшую руку,
просовываю между прутьев. Другую
руку вставляю в кольцо. Висит.
Крепко, надежно. Так древний Рим
казнил своих рабов. Подолгу, часами,
они висели, медленно задыхаясь,
слабеющими ногами ловя уходящую
опору. Висели до тех пор, пока жизнь
их не обрывало милосердное копье.
Но нет копья у меня. И не может кара
Божья опираться на какие-то
случайности. Вот оно, орудие гнева,
орудие жертвоприношения. Вот он -
коготь моего Бога. Глаза твои
открываются шире. Ты дышишь, ты
смотришь… Так смотри же, как
коготь Господен входит в твою
грешную плоть.
Лезвие легко прорезает одежду.
Обмякшее тело дергается. Клинок
входит в живую плоть по самую
рукоять. Кровь брызжет, кровь бьет
фонтаном, и я отступаю. Скверна ты
на земле Господней, и все в тебе
скверна. По телу проходят
конвульсии, я слышу стоны. Грешница,
как тяжело язвит тебя твой грех!
Постепенно она стихает. Кровь уже
не бежит потоком, она лениво каплет.
Кара свершилась, блудница
восприняла ее там, в том самом
месте, где пышным цветом цвел порок.
Каким это будет уроком! Но… Слышу
Тя, Господи! Да, пусть мерзость ее
сегодня станет всем очевидна, да,
конечно.
Клинок снова вонзается ниже ребер,
остро отточенное лезвие рассекает
брюшину, и теплые еще, парящие
внутренности вываливаются,
сползают на землю. Каждый, каждый
должен знать, сколь чудовищен и
омерзителен порок.
Нет, Иуда Сатана, нет, Ирод
Антихрист! Не стал ты еще хозяином
на земле. Не стал ты хозяином в моем
городе.
Тенью, неслышной тенью скольжу я
вдоль пустынных улиц и ночных
бульваров. Пусть я один, пусть
компанию мне составляет только
молчаливо скалящий дрянные зубы
череп полной Луны. Но не устаю я
настигать и карать порок, нечестие
и скверну повсюду, где укажет мне
на них мой Господь!
|